Иногда небольшие на первый взгляд события играют огромную роль в мировой истории. Действительно, как сложилась бы история Европы и России, если бы Александр Невский не разбил немцев на Чудском озере, если бы восемнадцатилетняя девушка из Лотарингии Жанна д’Арк не сумела добиться встречи с наследником французского престола в Шиноне, если бы не раздался роковой выстрел Гаврилы Принципа в Сараево. Разумеется, эти небольшие по историческим масштабам события (на Чудском озере сражалось не более 3 000 тыс. человек с обеих сторон) были лишь детонаторами для процессов, которые уже назрели помимо их. Но, тем не менее, без этих детонаторов великие события, великие войны либо вообще не состоялись бы, либо имели бы совершенно другой ход.К числу таких событий принадлежит и незаслуженно забытое ныне сражение при Малоярославце. Конечно, по количеству участвовавших в нем полков оно значительно уступает таким знаменитым битвам Наполеоновской эпохи, как Ваграм, Бородино и Лейпциг, однако его значение для мировой истории трудно переоценить. Малоярославецкое сражение 24 октября 1812 г. и последовавшее за ним решение Наполеона 25 октября об отступлении, явились поворотным пунктом во всей Наполеоновской эпохе. Однако, все по порядку. Чтобы понять значение сражения при Малоярославца, следует вернуться к самому началу Русского похода Наполеона.Необходимо отметить, что целью, которую преследовал Наполеон в Русской кампании, была не оккупация русской территории, а разгром русской армии в гигантском пограничном сражении и затем немедленное заключение победоносного мира. Во всех документах, исходящих из штаба Наполеона перед началом похода, говориться о стремительном «блицкриге» – войне в 20 дней и молниеносной победе.Однако русская армия, вопреки всем ожиданиям французского императора, предприняла отступление, и как следствие этого, началась погоня за миражом. Буквально на каждом этапе похода Наполеон был уверен, вот-вот он разобьет русскую армию и достигнет своей политической цели. Но русская армия снова и снова отходила, и Наполеон все дальше и дальше втягивался в бескрайние просторы Российской Империи. Битва при Бородино, данная почти под стенами Москвы, произошла уже тогда, когда силы главных армий, сражавшихся на центральном участке, практически сравнялись. Бородино, несмотря на его грандиозные размеры и тяжелые потери для обеих армий, ничего не решило ни для русских, ни для французов. Французы продолжали наступать, а русские отступать.Только в эти дни, в конце августа – начале сентября, стратегическая концепция Наполеона меняется. Он решил, что не победа в генеральном сражении, а занятие Москвы сможет решить участь войны. Конечно, французский император понимал всю авантюрность этого шага, но другого выхода у него уже не было. Позади, далеко на юго-западе Европы, разгоралось пламя Испанской войны, англичане блокировали берега Европы и могли в любой точке нанести удар с моря. Необходимо было быстрей завершить русский поход. У Наполеона появилась мысль, не заставит ли он русского царя пойти на мир, если займет древнюю столицу России?Французский полководец явно переоценивал значение Москвы для России того времени.

Ведь уже сто лет Петербург был русской столицей, и все государственные учреждения, все, кто решал судьбу страны, находились в северной Пальмире. Зато для простого народа древняя столица была священным городом, и ее занятие французами разожгло дремавший патриотизм масс. Занятие Москвы Наполеоном только ухудшило положение его армии и мало повлияло на Александра I и его окружение.Московский же пожар нанес Великой Армии рану, от которой она уже не смогла оправиться. Грабеж, который невозможно было остановить в пламени древней столицы, стал разрушительным моральным фактором для французских войск. «Самое роковое последствие этого грабежа было развитие ростков деморализации, – писал в своих мемуарах французский офицер. –Когда порядок был восстановлен, в каждой части оставалось, тем не менее, некоторое количество плохих солдат, которые убегали ночью из расположения войск, чтобы продолжать мародерство. Другие, хуже того, постарались вообще не вернуться в строй. Во время выхода из Москвы было уже шесть - восемь тысяч людей подобного рода – «одиночек», как их прозвали. Они первыми образовали тянущийся за армией хвост, а их число быстро возрастало в связи с тяготами отступления…»К началу октября стало совершенно ясно – оставаться в Москве больше невозможно. Несмотря на все попытки Наполеона вступить в контакт с русским царем, ответом последнего было лишь красноречивое молчание. Не пожелал заключать перемирие и Кутузов. Хотя продовольствие для людей имелось, небольшое количество фуража, которое с боем можно было добыть в окрестностях Москвы, явно не хватало для прокорма лошадей. А ведь лошади тогда представляли собой не только основу боевой силы кавалерии, но и были «тягачами» для артиллерии и обозов. Без гужевой силы никакая серьезная военная операция была невозможна.Естественно, что во французском штабе обсуждались самые разные планы выхода из создавшегося положения: одни предлагали идти на Санкт-Петербург, другие советовали нанести удар по армии Кутузова, а кто-то рекомендовал начать отступать, пока не наступили холода.В русской исторической литературе об этом написаны весьма пространные рассуждения, однако ни один историк не обратился к такому документу первостепенной важности, как собрание писем и приказов Наполеона в его монументальной 32-х томной корреспонденции. В документах за октябрь месяц 1812 г. абсолютно недвусмысленно излагается весь план императора: двинуться к позициям Кутузова у Тарутино, отбросить русскую армию к востоку, занять Калугу с ее богатыми провиантскими складами, а затем совершить отступление по большой дороге Калуга – Смоленск, еще не разграбленной в ходе предыдущих военных действий.

Затем в Смоленске, или несколько западней его, разместить армию на зимние квартиры.Таким образом, Наполеон предполагал отступать, однако его отступление должно было осуществляться так, чтобы для армии и для всей Европы эта операция выглядела как боевой, почти что наступательный маневр. Это было выгодно как с морально-политической, так и с чисто военной стороны.

Великая Армия тем самым двигалась в сторону неприятеля, таким образом переходила в наступление, а вследствие успешного боя получала богатые склады и хорошие коммуникации.В погожий солнечный день 18 октября Наполеон проводил очередной смотр войск в Кремле. Однако блестящий парад корпуса Нея был подпорчен появлением адъютанта, сообщившего, что позиции Мюрата неподалеку от Тарутино были атакованы русскими войсками. Это известие послужило тем последним толчком, который заставил Наполеона действовать немедленно. Вечером того же дня были отданы приказы о выступлении, и утром 19 октября главные силы Великой Армии выступили через Калужскую заставу в юго-западном направлении…Здесь необходимо остановиться, для того чтобы обратить внимание на численность войск, которыми располагали на то время Наполеон и Кутузов. В середине октября 1812 г. силы Великой Армии, находившиеся в Москве и ее окрестностях, составляли:пехоты: 87 500 чел.;кавалерии: 14 760 чел. (но при этом в конном строю было не более 10 000 чел., остальные были спешенными);артиллерии: 533 орудия.Всего вместе с персоналом артиллерии, саперами а жандармерией – около 110 тыс. чел.Армия Кутузова в Тарутинском лагере насчитывала:

пехоты: 76 629 чел.; кавалерии: 10 711 чел.;

артиллерии: 622 орудия;

персонала артиллерии 8 959 чел.;

саперов: 813 чел.;

казачьи полки: около 20 тыс. чел.

Таким образом, в общей сложности около 117 тыс. чел.В общем, силы противоборствующих армий по численности были почти равны. Но нужно отметить, что в случае генерального сражения, в котором казаки могли принести лишь относительную пользу, русская армия уступала неприятелю. Зато для маневренной войны, русские были явно в более выгодном положении, ибо имели значительное превосходство в легкой коннице. Конечно, оба полководца не могли точно знать силы противника, однако они примерно представляли себе это соотношение. Естественно, что Наполеон в подобной ситуации был уверен, что он располагает превосходством за счет своего полководческого искусства и большего тактического опыта его войск. Поэтому в письме командиру артиллерии Великой Армии Ларибуазьеру от 18 октября император коротко написал: «…я начинаю марш, чтобы идти туда, где будет враг…»Однако первый же день марша – 19 октября – показал императору, что он не все знал о состоянии своей армии. Вот как ярко и образно описал выход из Москвы в своих мемуарах офицер штаба наполеоновской армии Сегюр: « Армия… выходила беспрерывно. В этой колонне из 140 тысяч человек и приблизительно 50 тысяч лошадей всех видов в голове шли те 100 тысяч из них, которые были бойцами, они шли с оружием в руках и ранцами на плечах, а за ними катилось 550 пушек и тысячи артиллерийских фур разного рода, напоминая о том, что это – мощное оружие в руках покорителей мира. Но остальное походило на татарскую орду после удачного нашествия. В три-четыре ряда бесконечной массой ехали коляски, фуры, богатые кареты и всевозможные телеги…» Хотя Сегюр был склонен к несколько театральным описаниям в ущерб исторической точности, нужно отметить, что его зарисовка Великой Армии, выступающей из Москвы, была очень меткой. К описанию мемуариста нужно добавить, что среди всевозможных повозок шли тысячи людей разного пола и возраста, не имевшие никакого отношения к войскам. Это были семьи иностранцев, спасающиеся от возможных репрессий, простые московские жители или крестьяне, нанятые в качестве слуг, были и публичные и непубличные женщины, увязавшиеся за армией…Видимо, французский император был в шоке от этого зрелища.

Однако у него не поднялась рука отдать приказ разогнать всю эту толпу. Наполеон был полководцем, и если нужно, применял силу, но он не был ни Чингисханом, ни Гитлером, и для него радикальное решение, которое привело бы к гибели тысяч людей, оказалось невозможным. К тому же он надеялся, что на повозках везут провиант, который пригодится в походе, а, кроме того, жандармерии было дано указание обязать всех, имеющих транспортные средства, взять хотя бы по одному раненому.Тем не менее, вероятно именно это зрелище изменило план Наполеона. Вместо того, чтобы идти прямо на русскую армию по старой Калужской дороге, вечером 19 октября Наполеон принимает решение взять чуть правее, и по новой Калужской дороге через Боровск и Малоярославец выйти к Калуге. Это означало, что Император более не собирался давать генеральное сражение русской армии, а, задев ее по касательной, лишь разбить отдельные отряды, которые, возможно, встретятся на пути. А потом действовать по прежнему сценарию – занять Калугу и двигаться на Смоленск.

Русские передовые части и, в частности, отряд генерал-майора Дорохова, следили за действиями французов, однако несколько дней точной информации о неприятеле не было, и русские офицеры предполагали, что происходит лишь перегруппировка отдельных французских дивизий. Только 22 октября отряд капитана Сеславина приблизился к неприятельским колоннам.

Русские разведчики увидели самого Наполеона в окружении гвардии. Один из гвардейцев, отошедший от дороги, был захвачен в плен. Говорливый французский унтер-офицер на допросе бойко отрапортовал: «Уже четыре дня, как мы оставили Москву. Маршал Мортье с особым отрядом оставлен в Москве, и по взрыву кремлевских стен присоединится к армии… Завтра генеральная квартира императора будет в Боровске.

Дальнейшее направление движения – на Малоярославец.» Это важнейшая информация была немедленно передана в штаб корпуса Дохтурова, который был выделен утром 22 октября из главной армии для атаки предполагаемых отдельных отрядов французов в районе Фоминского. А в 21 час 30 минут генерал Дохтуров отправил донесение о выступлении французов из Москвы Кутузову. Оно было послано с офицером по фамилии Бологовский. Последний рассказал в своих записках о сцене, которая стала хрестоматийной.Кутузов, не дав сказать адъютанту, чувствуя важность его донесения, сам начал говорить: «Расскажи, друг мой, что такое за событие, о котором весть ты привез мне? Неужели в самом деле Наполеон оставил Москву и отступает? Говори скорее; не томи сердце; оно дрожит…» Едва офицер изложил сведения, доставленные от авангардов, как Кутузов зарыдал и, обратившись к иконе, произнес: «Боже, создатель мой! Наконец ты внял молитве нашей, и с сей минуты Россия спасена». Нет сомнения, что разведка Сеславина и болтливость захваченного «языка» сыграли решающую роль в дальнейших событиях. Без этого Дохтуров мог бы нарваться на главные силы Наполеона и потерпеть жестокое поражение, и все пошло бы так, как задумывал Наполеон. Но история рассудила иначе. Кутузов тотчас же отдал приказ готовиться к выступлению. Казаки Платова должны были немедленно идти к Малоярославцу. Что касается Дохтурова, то не получив никакого приказа, он колебался, но по настоянию Ермолова, состоявшего при отряде, утром 23 октября пошел в сторону Малоярославца. Главные же силы русской армии выступили из лагеря только поздно вечером 23 октября.

В этот день (23 октября) Великая Армия продолжила свое неторопливое движение в сторону Калуги. В авангарде шел 4-й корпус принца Евгения Богарне. В 11 утра его головной отряд (дивизия Дельзона) выступил из Боровска, и к 6 часам вечера подошел к Малоярославцу.

Это был маленький провинциальный город на берегу реки с отнюдь не героическим названием – Лужа. В городе проживало всего 1.5 тыс. человек, было 232 дома и 5 церквей, из которых 3 каменные. Разрушенный по приказу городничего, мост через реку не задержал, конечно, движение французских войск, как об этом говорит местная легенда. Однако не исключено, что определенную роль в дальнейших событиях разрушение моста все-таки сыграло. Пока французские саперы восстанавливали его, Дельзон переправил на другой берег по мельничной плотине только два батальона, которые и разместились на ночлег в брошенном жителями городе.Возможно, если бы французский генерал перевел на южный берег больше войск, события бы развивались несколько иначе. Хотя маловероятно, чтобы Дельзон в эту ночь предавал большое значение удержанию Малоярославца. Дело в том, что вечером 23 октября император считал, что русские будут атаковать его в районе Боровска, поэтому армия готовилась к отражению атаки с юго-востока на ее центр. В 19.30 Наполеон написал своему начальнику штаба Бертье: « Мы стоим здесь лицом к врагу от генерала Дельзона до Фоминского. (Наполеону, вероятно, трудно было выговорить название Малоярославец и поэтому, чтобы обозначить эту точку пространства он употребил куда более знакомую ему фамилию генерала Дельзона. Что касается Фоминского, – это уже не фамилия французского генерала, а географическое название) Вы должны дать ему инструкцию (Дельзону, конечно, а не Фоминскому), что если он услышит сильную канонаду, то должен будет возвратиться и принять участие в битве».

Итак, французская армия действительно готовилась к битве, но ожидала ее совсем не в том месте. Что же касается Дохтурова, то хотя он и был поблизости от Малоярославца, он не смог опередить французов в городе, ибо ему требовалось перейти реку Протва. Здесь, как и на ее притоке – Луже, местные жители разрушили плотину. Река разлилась и стала непереходимой вброд.

Потребовалось навести мост, который строили 5 часов. В результате возникла большая задержка.В ночь с 23 на 24 октября французские батальоны, оставленные в городе, спокойно спали. Боевое охранение поддерживалось только силами караулов, которые, впрочем, бдительно несли свою службу. В это время части русской армии в глубокой темноте уже спешила к городу. Казаки Платова прибыли к городу ночью, однако они и не подумали атаковать французскую пехоту, а спокойно прошли мимо неприятельских батальонов и расположились в районе села Панского, восточней Малоярославца. Дохтуров переправился через Протву около двух часов ночи и немедленно двинулся на город.В пятом часу утра французские часовые обнаружили приближение русских.

Барабанщики забили тревогу, и два батальона, занимавшие Малоярославец, наскоро изготовились к бою. В общей сложности французов было 500 – 600 человек. В 33-м егерском полку из корпуса Дохтурова, который пошел в атаку первым, было около 1000 человек. Кроме этого, его атака была поддержана 6-м егерским.Русские солдаты стремительно ворвались в город и после непродолжительной схватки выбили оттуда французов.

Однако французам удалось сохранить за собой два важных опорных пункта: Черноостровский монастырь и «городище» - высокий холм с очень крутыми склонами и плоским верхом. И монастырь, и «городище» прикрывали переправу, что позволило французам тут же подвести в город свежие силы. Это была бригада генерала Бертрана де Сивре, поднятая по тревоге в предрассветной мгле.Французы атаковали не менее отчаянно, чем русские, и егеря также быстро покинули город, как и ворвались в него. Своевременный ввод в бой подкреплений, впрочем, опять склонил чашу весов в сторону русских.К 6 утра на поле боя был уже почти весь корпус Дохтурова. На помощь 33-му и 6-му егерским полкам был брошен еще один – 19-й егерский.

Одновременно русская артиллерия была выдвинута по флангам и открыла огонь по французам. В результате французская бригада опять была выбита из города, но французы снова удержали за собой монастырь и «городище».В это время на гром канонады на поле сражения прибыл командующий 4-м корпусом Великой Армии – принц Евгений Богарне. По его приказу в 8 часов утра вся дивизия Дельзона была введена в дело. Свежая бригада Серрана, ведомая своим генералом и лично командиром дивизии Дельзоном, устремилась вперед, прямо на соборную площадь города, а бригада Бертрана де Сивре двинулась чуть левее по глубокому оврагу, разделяющему город на его центральную часть и Спасскую слободу. Уже запылавший от артиллерийского огня Малоярославец снова был в руках французов. Тогда генерал Дохтуров ввел в бой новые подкрепления и навалился на французов.

У Калужской заставы, в западной части города, завязалась отчаянная битва. Английский генерал Вильсон, бывший свидетелем сражения, вспоминал: «Сражение возобновилось с яростью, обличавшей решимость каждой из сторон одержать верх. Неприятель одушевлялся отчаянием, русские – «призывом отомстить за Москву». Видя, что его солдаты заколебались под натиском русских, генерал Дельзон бросился в гущу схватки. Французский генерал оказался в самом пекле боя под шквальным огнем егерей, укрывшихся за стеной кладбища. Почти одновременно в Дельзона попали три пули, одна из которых поразила его в голову. К упавшему генералу бросился его брат, который состоял при нем адъютантом, но русская пуля попала ему в грудь и сразила его намертво.